Она прилепилась к Скарлетт, точно моллюск — к раковине. Она заставила Скарлетт по утрам, как всегда, ездить в лавку и на лесной склад, и сама отправлялась с ней. Она настояла на том, чтобы Скарлетт днем разъезжала по городу, хотя той и не очень хотелось выставлять себя на обозрение своих любопытствующих сограждан. И всякий раз Мелани сидела в коляске рядом со Скарлетт. Мелани брала ее с собой, когда ездила днем к кому-нибудь с визитом, и мягко, но настойчиво вводила в гостиные, в которых Скарлетт не бывала уже больше двух лет. Беседуя с потрясенными хозяйками, Мелани всем своим видом решительно давала понять: «Если любишь меня, люби и моего пса».
Она заставляла Скарлетт рано приезжать с визитом и сидеть до тех пор, пока не уйдет последний гость, тем самым лишая дам возможности всласть понаслаждаться пересудами и домыслами и вызывая немалое их возмущение. Эти визиты были особенно мучительны для Скарлетт, но она не могла отказать Мелани. Ей ненавистно было сидеть среди женщин, гадавших в душе, в самом ли деле ее уличили в адюльтере. Ей ненавистно было сознание, что эти женщины никогда бы не заговорили с ней, если бы не любили так Мелани и не боялись потерять ее дружбу. Но Скарлетт знала: раз уж они приняли ее, то больше не смогут закрыть перед ней двери своего дома.
Любопытно, что лишь немногие, беря под защиту или критикуя Скарлетт, ссылались на ее порядочность. «Я считаю ее на все способной» — таково было общее мнение. Слишком много Скарлетт нажила себе врагов, чтобы теперь иметь защитников. Ее слова и действия не выходили у многих из ума, и потому людям было безразлично, причинит эта скандальная история ей боль или нет. Однако не нашлось бы человека, которому было бы безразлично, пострадают ли Мелани и Индия, и страсти бушевали прежде всего вокруг них, а не вокруг Скарлетт — все хотели знать:
«Солгала ли Индия?» Те, кто стоял на стороне Мелани, торжествующе отмечали, что все эти дни постоянно видели Мелани со Скарлетт. Неужели такая женщина, как Мелани, исповедующая столь высокие принципы, станет защищать женщину согрешившую, особенно если та согрешила с ее мужем? Конечно же, нет! Индия — просто свихнувшаяся старая дева, которая, ненавидя Скарлетт, налгала на нее так, что Арчи и миссис Элсинг поверили.
Но, спрашивали сторонники Индии, если Скарлетт ни в чем не повинна, где же тогда капитан Батлер? Почему он не рядом с женой, почему не поддерживает ее своим присутствием? На этот вопрос ответа не было, и по мере того, как шли недели, а по городу поползли слухи, что Скарлетт в положении, группа, поддерживавшая Индию, закивала с удовлетворением. Ребенок-то это не капитана Батлера, утверждали они. Слишком давно все знают, что супруги живут врозь. Слишком давно уже город потрясла скандальная весть об отдельных спальнях.
Сплетни ползли, разъединяя жителей города, — разъединяя и тесно спаянный клан Гамильтонов, Уилксов, Бэрров, Уитменов и Уинфилдов. Каждый в этой обширной родне вынужден был принять ту или иную сторону. Держаться нейтралитета было невозможно. Об этом уж позаботились и Мелани — с холодным достоинством, и Индия — с едкой горечью. Но на чьей бы стороне ни стояли родственники, всех злило то, что раскол в семье произошел из-за Скарлетт. И каждый считал, что такой огород городить из-за нее не стоило. А кроме того, на чьей бы стороне ни стояли родственники, все были искренне возмущены тем, что Индия решила стирать грязное белье семьи у всех на глазах и втянула Эшли в столь отвратительный скандал. Однако стоило ей заговорить, и многие поспешили на ее защиту и приняли ее сторону против Скарлетт, тогда как другие, любившие Мелани, встали на сторону Мелани и Скарлетт.
Добрая половина Атланты была в родстве или считала себя в родстве с Мелани и Индией. Разветвленная сеть кузенов, троюродных братьев, сестер, племянниц и всяких дальних родственников была столь сложной и запутанной, что никто, кроме уроженца Джорджии, не мог бы в этом разобраться. Они всегда представляли собой единый клан, который, стоило прийти беде, смыкал щиты и образовывал непробиваемую фалангу, каковы бы ни были мнения родственников друг о друге и о поведении тех или иных из них. Если не считать партизанской войны тети Питти против дяди Генри, над которой многие годы весело потешались все родственники, между членами клана внешне всегда поддерживались добрые отношения. Как большинство семей в Атланте, это были милые, уравновешенные, сдержанные люди, не склонные даже мягко журить друг друга.
Но сейчас клан раскололся надвое, и город мог наслаждаться зрелищем кузенов и кузин в пятом или шестом колене, которые принимали разные стороны в этом скандале, потрясшем всю Атланту. Это принесло немало трудностей и осложнений и той половине города, которая не состояла с ними в родстве, ибо требовало от людей предельного такта и долготерпения: ведь война между Индией и Мелани произвела раскол почти в каждом кружке или собрании. Поклонники Талии, Кружок шитья для вдов и сирот Конфедерации, Ассоциация по благоустройству могил наших доблестных воинов. Субботний музыкальный кружок. Дамское вечернее общество котильона, Кружок по устройству библиотек для юношества — все были вовлечены в эту вражду, как и четыре церкви, вместе с Дамами-попечительницами и миссионерскими обществами. И все зорко следили за тем, чтобы члены враждующих групп не оказались в одном и том же комитете.
В дни приемов у себя дома от четырех до шести матроны Атланты пребывали в непрерывном трепыхании и страхе, как бы Мелани и Скарлетт не явились и не застали у них в гостиной Индию и преданных ей родственников. Из всей семьи больше всего страдала тетя Питти. Именно Питти, всегда стремившаяся к тому, чтобы уютно жить в окружении любящих родственников, и сейчас готовая служить и вашим и нашим. Но ни те, ни другие не допускали этого.
Индия жила с тетей Питти, и если Питти встанет на сторону Мелани, как ей бы хотелось, Индия тут же уедет. А если Индия уедет, что станется тогда с бедненькой Питти? Она же не может жить одна. Ей пришлось бы тогда поселить у себя чужого человека, либо заколотить дом и переехать к Скарлетт. А тетя Питти смутно догадывалась, что капитану Батлеру это может не понравиться. Или же ей пришлось бы поселиться у Мелани и спать в крошечной каморке, которая служила детской для Бо.
Питти не слишком обожала Индию — она робела перед ней: уж очень Индия была сухая, жесткая, непреклонная в суждениях. Но она позволяла Питти сохранять уютный образ жизни, а для Питти соображения личного комфорта всегда больше значили, чем проблемы морали. Так что Индия продолжала жить у Питти.
Однако ее присутствие в доме превратило тетю Питти в центр бури, ибо и Скарлетт и Мелани считали, что она стала на сторону Индии. Скарлетт решительно отказалась увеличить содержание Питти, пока Индия находится под одной с ней крышей. Эшли же каждую неделю посылал Индии деньги, и каждую неделю Индия молча гордо возвращала чек — к великому огорчению и испугу Питти. С деньгами в красном кирпичном доме было бы совсем плохо, если бы не дядя Генри, хотя Питти и унижало то, что приходится брать деньги у него.
Питти любила Мелани больше всех на свете, за исключением себя самой, а теперь Мелани держалась с ней холодно и вежливо, как чужой человек. Хотя она жила, по сути дела, на заднем дворе тети Питти, она ни разу не прошла через изгородь, а в свое время бегала туда-сюда по десять раз в день. Питти заходила к ней, и плакала, и изливалась в любви и преданности, но Мелани всегда отказывалась что-либо с ней обсуждать и никогда не отдавала визитов. Питти прекрасно понимала, что она обязана Скарлетт, — по сути дела, жизнью. В те черные дни после войны, когда Питти встала перед выбором — либо принять помощь брата Генри, либо голодать, именно Скарлетт взялась вести ее дом, кормить ее, одевать, именно благодаря ей могла тетя Питти высоко держать голову в атлантском обществе. Да и после того как Скарлетт вышла замуж и перебралась в собственный дом, она была — сама щедрость. А этот страшный таинственный капитан Батлер.., после того как он заходил к ней со Скарлетт, Питти не раз обнаруживала у себя на столике новенький кошелек, набитый банкнотами, или в шкатулке для шитья — кружевной платочек, завязанный в узелок, а в нем — золотые монеты. Ретт всякий раз клялся, что понятия ни о чем не имеет, и без обиняков заявлял, что это наверняка от тайного поклонника — не иначе как от шаловливого дедушки Мерриуэзера.